Криминал — отзывы — стр. 195

Люди в черном: Отдел «Покойся с миром»

Тема загробной жизни неоднократно поднималась в кино в самых разных своих проявлениях. И в данном случае мы видим попытку поэксплуатировать эту тему в рамках комедийной фантастики.

Сюжет в общем то не блещет особой оригинальностью. Все сюжетные ходы были уже в огромном количестве различных фильмов и тут нас нечем удивлять, однако в данном случае все эти клише органично сплелись в действие за которым действительно интересно наблюдать, несмотря на то, что финал известен.

В данном случае фильм делают персонажи, а вернее один харизматичный ковбой. Остальные блекнут на его фоне, но вполне органично вписываются в происходящее вокруг них безумие. Всякая потусторонняя нечисть отлично вписывается в антураж фильма, они смешно неуклюжи и в тоже время в меру «страшны».

По атмосфере и структуре «Призрачный патруль» больше всего напоминает фильм «Люди в черном» (скрытый от обычных людей отдел, противостояние бывалый ветеран VS самоуверенный салага, предотвращение конца света в конце, да и много чего еще). Трудно сказать хорошо это или плохо. С одной стороны фильм наверное понравится любителям «Людей в Черном», но с другой стороны есть ощущение некоторой вторичности продукта.

Что же касается спецэффектов, то в некоторых местах заметны огрехи, но в общем то это не критично.

В итоге мы получаем не плохую комедийную фантастику, которая вряд ли оставит глубокий след в истории кино, но определенно заставит вас улыбнуться.

7 из 10

Нет, ты подумай. Решили, что я курьер. А ведь я был без шлема. (с)

Два копа, не самых удачливых и классных становятся напарниками в общем деле, Усман смешной и не стесняющийся в выражениях коп из парижского пригорода и Франсуа весь такой одетый с иголочки, воспитанный и мечтающий о карьере комиссара. Они расследуют одно дело, вечно спорят и попадают в переделки. Смеялась, веселилась вместе с героями. Омар Си определенно мне очень нравится и хотелось бы посмотреть с ним еще больше фильмов. Второй актер тоже ничего такой. Отличный фильм. На вечер для поднятия настроения самое то.

Переехавшая в затерявшийся в туманах смога Лондонград из блистательной Американщины, где не все мечты сбываются, но чаще всего просто разбиваются о быт, семейная пара Райтов, Том и Анна, и здесь, на землях Альбиона не нашли свое счастье, и были вынуждены сдавать одну из комнат в новоприобретенном неприветливом доме. Однако очень скоро жизнь наших незадачливых героев, в тщете пытающихся отыскать хоть какой-нибудь просвет в виде вечнозеленых купюр, развернется на все 360 градусов. Жить станет не лучше, но определенно веселее.

Голливудский дебют и его четвертая по счету полнометражная работа датского режиссера Генриха Рубена Генца, фильм «Легкие деньги» 2014 года, страдает, в отличие от всех предыдущих картин постановщика, в особенности его самого известного творения «Ужасное счастье» 2008 года, в первую очередь своей жанровой неуступчивостью и банальностью, которые, как бы ни был богат исходный сценарный материал(к нему причастен небезызвестный Келли Мастерсон, автор «Игр дьявола» и «Сквозь снег»), убивают на корню все вящие потуги к созданию действительно интересной и напряженной картины, решенной в симбиотическом стиле бытовой драмы и криминального триллера. Но на поверку «Легкие деньги» оказываются чересчур простой и незамысловатой картиной, в которой драмы как таковой нет, а триллер слишком очевиден и предсказуем, чтобы выделить ленту среди прочих, столь же бесцветных и однообразных творений.

Основой же для сюжета фильма послужил роман-бестселлер американского беллетриста Маркуса Сейки «Хорошие люди», имевший крепкую драматургическую основу и неопределенность моральных выводов в финале, но, к сожалению, то, чем была богата книга, в картине не отобразилось на на йоту, и вместо многозначительности и неоднозначности в «Легких деньгах» вырисовывается донельзя тривиальный конфликт между однобоко хорошими персонажами, преступившими закон единожды и тем и наказанными, и столь же однотонно антагонистичными, которые действуют предельно жестко. Однако убедительного психологизма и четкой рисовки характеров картине не хватает совсем. Вместо полноценных живых героев, с которыми бы зритель обязан себя ассоциировать, в фильме имеются сугубо схематичные типажи, существующие исключительно в картонном мире. Вместо пластичности этих же образов, убедительности их перевоплощения из «бедных родственников» в «богатых буржуа» — набор нероковых «роковых случайностей», включение принципа Бога из машины, и скомканность всего нарратива, в котором во главу угла поставлена лишь динамичность да бойкая кровавость вкупе с лапидарностью. Лапидарностью, которая должна была придать ленте концентрированность, богатую драматургичность, почти полифоничность, но в сумме всех компонентов выдала поверхностный и крайне невыразительный образчик жанра, застрявший к тому же на распутье между авторским кино и мейнстримом, так и не определившись где фильму будет удобнее всего.

Впрочем, мыслить прямыми жанровыми категориями режиссеру явно не дано, и он всячески стремится разбавить сюжетное болото клише некоей моралью, усредненной правильностью, стремится придать картине флер притчи о хороших людях, которые нечаянно совершили плохой поступок в своей жизни, за что и получили в троекратном размере несколько сюрпризов, отягощенных инфарктами, насилием и новым набором жертв по обстоятельствам. Однако притчевость всегда предполагает условность, отрешение от реализма(с этим в картине все в порядке, но кажется, что Рубен Генц созданием реалистичности столь увлекся, что в картине она приобрела привкус бессодержательной и беспомощной рутины, которую даже пара смачных смертоубийств не спасет) и больший упор на цельность, но ничего подобного в «Легких деньгах» не наблюдается и в помине. Фильм всего лишь добротно снят, но не более того. В нем нет ни филигранности, ни многогранности, а есть лишь привычный коллаж азбучных истин, которых, увы, оказывается слишком много, чтобы спасти этот утилитарный фильм со слишком малым набором реальных достоинств.

Усман, чернокожий полицейский, живущий в неблагополучном пригороде Парижа, и столичный следователь, метросексуальный хлыщ Франсуа, озабоченный не столько расследованием очередных преступлений, сколь просто сексуально озабоченный, обьединяются в неравный дуэт для выяснения причин жестокого убийства жены большой правительственной шишки.

Жанр «бадди-муви» на просторах европейского в целом и французского в частности кинематографа, за исключением трилогии «Откройте, полиция!, или Продажные против продажных» классика французской сатирической комедии Клода Зиди, не сумел по-настоящему прижиться, в первую очередь, из-за некоторых специфических особенностей этого жанра, совмещающего в себе элементы комедии, боевика и классического драматургического противостояния двух противоположностей, вынужденных волей случая обьединиться во имя решения первостепенных задач. Во французском жанровом кинематографе такого рода развлекательность и сюжетная игривость, созданная ради самой игривости, кажется чуждой и схематичной, ибо герои французского нуара в лицах Алена Делона и Жан-Поля Бельмондо это всегда обреченные на индивидуальное противостояние всему миру и системе одиночки, не ведающие страха, но знающие привкус сожаления и раскаяния. Им не пристало веселиться вместе с напарником по несчастью; они — правильные.

Вторая по счету полнометражная режиссерская работа Давида Шарона, фильм «Шутки в сторону» 2012 года в свою очередь показал зрителям копов неправильных, очень далеких от канонов французского жанрового кино. Герои Омара Си и Лорана Лафитта являются всего лишь офранцуженной экстраполяцией архетипических персонажей американского «бадди-муви», к которому картина «Шутки в сторону»(в оригинале же просто «По разные стороны», подразумевая исключительно социальную составляющую фильма) относится в большей степени, нежели приключения продажных из картин Зиди. Собственно, Давид Шарон сам и определил для себя кинематографические ориентиры при создании своей ленты: это «Полицейский из Беверли Хиллз», на который настроен мигрант Усман, и «Смертельное оружие» с «Профессионалом», которые поглощат классический буржуа Франсуа. На деле же Шарон предпочел ограничиться легкой визуальной стилизацией под американский олдскул, насытить юмор типично американским же нижепоясным юмором, и, пожалуй, — все.

На самом деле «Шутки в сторону» находится где-то между серьезностью и лирикой картин Лотнера и отвязным содержанием привычных американских картин о двух противоположностях, объединившихся во имя закона и порядка. Традиции приятельского кино соблюдены в духе современного постмодерна, но соблюдены с истинно французским шармом, ибо в равной степени в ленте нашлось место и для динамических экшен-вкраплений, и для хорошей драмы, построенной на актуальной социальной проблематике, которая в картине устами Усмана подчеркивается наиболее жирно и конкретно, ибо двое главных героев действительно ведь разные даже чересчур, и цвет кожи в данном случае является вторичным.

Франсуа — это типичный французский буржуа, относительно довольный своей жизнью, своим положением дел; у него все стабильно и безотносительно от царящей вокруг него социально-политической ситуации. Его прошлое режиссер намеренно делает расплывчатым и туманным, показывая его в русле откровенно гротескного героя-любовника, помешанного на опасных связях, рискованном промискуитете и вечном поиске не настоящей любви, а простой влюбленности на одну ночь. Он доволен своей жизнью и успешен в профессии. Он типичен.

Усман же персонаж то просто трагический, то трагикомический. Его едва ли характеризует фраза про своего среди чужих и чужого среди своих. Образ Усмана начертан в ленте более полнокровно, не общими фразами и набором гэгов, а через призму большей конкретизации. Об Усмане зритель узнает много больше, чем о Франсуа, призванном по сути лишь солировать в дуэте, и то не всегда главные партии. Местами герой Лафитта декоративен и декларативен, в отличии от Усмана, стающего главным выразителем всех идей картины, заключающихся в поиске взаимопонимания между людьми не только разных рас, но и социального положения, в разрушении конфликта между буржуа и пролетариями, изменившегося под влиянием нового времени не так уж и сильно.

Детективная интрига в фильме Давида Шарона на выходе кажется просто приманкой, фоном для раскрытия гораздо более важных тем, в которых слышны не слабые отголоски, а надрывные крики современного французского общества — многополярного и многоконфессионального, сложного и неоднозначного, в котором нет ни правильных, ни неправильных копов, все проблемы которого не имеют слишком простых решений. Тут уж поневоле шутки должны быть отброшены в сторону, ибо очень многие находятся не у одной баррикады, а у очень многих. Но ведь как все просто начиналось, потому окончательный привкус от фильма Давида Шарона отдает и слащавой голливудщиной, и горьким реализмом в одночасье, но ни в первом, ни во втором фильму не удалось достичь ощутимого успеха, став просто сатирическии фельетоном с долей прямолинейной социальной критики без лотнеровских драматургических переломов, но и без многоточий американского «бадди-муви».

Святая Троица глубоко озабоченных и морально отмороженных тинейджеров, мечтающая лишь о том, как бы искусно вставить свои штепселя в мохнатую розетку, соглашаются на свидание вслепую с рыжеволосой со всех местах бестией, с которой их свела судьба на просторах интернета, пообещавшей им на грязном глазу незабываемый промискуитет втроем, вчетвером и, возможно, с собачкой. Пав жертвой рокового влечения, неудержимого спермотоксикоза и вящего желания избавиться и мир, и самих себя от тягостей собственной девственности, молодым людям вскоре суждено будет узнать почем фунт плоти в застенках заброшенной где-то на пыльном американском Юге тоталитарной секты, вся суть порочной веры которой сводится к тому, что не возжелай ближнего своего, особенно если он волосат и одного с тобой пола.

Впервые широко представленный в рамках международного кинофестиваля «Сандэнс», фильм «Красный штат» 2011 года выпуска режиссера Кевина Смита на первый взгляд принадлежит к типическим уже ныне представителям постмодернистских триллеров и хорроров, зачатых еще в начале 90-х годов Квентином Тарантино и Робертом Родригесом, но перерожденных заново уже в нулевых творениями юродствующего в кинематографе рокера Роба Зомби, любителя некошерных мясных блюд Элая Рота и мастера тотального отсутствия хорошего вкуса Бобкэта Голдтуэйта, и призванных в первую очередь придать очевидным синематическим формам неочевидное, лишенное напрочь шелухи архетипичности и шаблонности содержание, сочетая несочетаемое в удобоваримые кинематографические образцы, существующие сугубо на своей, исключительной авторской волне с четким аутентичным почерком и ярким киноязыком, узнаваемым обычно с первых монтажных фраз. Собственно, не будь в современном кинематографе сих представителей, включая, конечно же, и самого Кевина Смита, кустарные «Клерки» которого воспели оду всеамериканскому раздолбайству и фатальному неудачничеству("Обломовщина», только сбоку и взросшая на современной американской почве, из историй о Данте и Рэнделле, Джее и Молчаливом Бобе), то ни о какой внятной ревизии существующих жанров не стоило бы даже говорить в перспективе, ведь именно они противопоставили себя, как в свое время представители французской «новой волны» и итальянского неореализма, старым закосневшим нарративным формам, заплесневевшим в нарочитой шаблонности жанрам и тем, кто им преданно служил. Это был бунт, вакхическая революция, ставшая результатом главного побуждения — если не тотально изменить мир, то хотя бы изменить кино, перелицовывая его по-своему, как Демиурги, не копируя реальность, а ее дополняя, оттеняя или отменяя.

«Красный штат», поначалу притворяющийся крайне банальным молодежным хоррором с явным креном в порнопыточные чудеса современности с постмодернистскими вывихами в духе позднего Уэса Крейвена, поступательно оборачивается весьма недвусмысленной сатирой на все то, откуда езмь пошла американская сущность как таковая, рисуя в ярких красках броского провокационного абсурда как своеобычный южный консерватизм, мало чем изменившийся со времен Конфедерации, так и религиозный фанатизм, доходящий в ленте до бесконечных пределов фундаментализма и джихада по гомофобному и прочим девиантным принципам. Истинная вера в Бога в картине подменена истовым поклонением самозванному Пророку, внешне смахивающего на обыкновенную белую шваль, вещающему на первый взгляд правильные вещи, будь-то сохранение семейных ценностей или верности христианским догмам, сохранение собственной внутренней чистоты при внешней угрозе соблазнов и пороков, однако есть одно немаловажное «Но», делающим всю центральную тираду ленты не ее философским скелетом, а воплощенной крайностью, за которой нет ничего, кроме бездн Ада. Будто напрочь отказываясь от прошлых выводов в «Догме», где Бог все-таки еще существовал, а ангелы и демоны бились с энтузиазмом за спасение душ человеческих, Кевин Смит в «Красном штате» предрекает не катарсис, а апокалипсис, причем уже для всех. Настоящей веры хоть во что-то или в кого-то в «Красном штате» нет; есть лишь фанатический блеск, ведущий как к темным лесам полного самоуничтожения, так и к влажным джунглям Джорджтаунской бойни, отголоски которой отчетливо слышны в фильме Кевина Смита, пускай и завуалированно в том творящемся кровавом абсурде, конца которому будет не видно вплоть до сугубо обобщающего финала, превращающего «Красный штат» из истории частного религиозного безумия в нарочитый политический памфлет, осуждающий уже фанатизм иного, государственного плана. Смит по сути выносит приговор не только конкретному американскому консерватизму в отдельно взятых Штатах, но всей системе, для которой это сладкое слово «демократия» не означает ровным счетом ничего. Тоталитарная сущность условной секты в югах США становится и символом тоталитарной сущности всей американской системы, которая так же с легкостью меняет минусы на плюсы, стирает врагов в кровавый порошок, а лишних людей, узнавших слишком много, и вовсе растворяет в кислоте.

Впрочем, инвектива всему американскому в этом антирелигиозном гран-гиньоле кажется нанизанной токмо для провокативной галочки, ведь с таким же успехом все происходящее в ленте можно вписать и в реальность любой страны мира. В конце концов, секты есть везде, спецслужбы всех стран действуют по неизменному веками принципу «нет человека — нет проблемы», круговой порукой поражен даже самый идеальный дивный новый мир, а неполовозрелые юнцы всегда и везде хотят превратить свои хилые стручки в твердые баобабы, пускаясь во все тяжкие хостелов и иже с ними. Смена ролей жертв на палачей, а палачей на агнц на заклание сути не меняет, как и то, что фильм довольно быстро начинает терять жанровые координаты, уходя из пространства макабрического в комическое. Впрочем, смех этот, эта комичность с нотками беккетовского абсурдизма еще сильнее добавляют в кинематографическую палитру «Красного штата» ноток безысходности, обреченности как для отдельных персонажей, так и для общества в целом, в котором насилие приравнено к норме, а во имя Иисуса приносятся ритуальные жертвоприношения. «Красному штату» не хватило предельной условности, тогда как нарочитая конкретиризированность и морализаторство в лоб с последующей веселой кровавой баней кажутся этаким переосмыслением антиамериканизма Майкла Мура. Только у Мура выходит лучше и мощнее, а у Кевина Смита в «Красном штате» натуралистичнее и веселее, но Муру таки все равно веришь больше.

Миры Адриано Гарсия Боглиано: Его Психо

Пятеро незнакомых друг с другом молодых девушек, спешащих кто на быстрый аборт, кто на долгожданную встречу с возлюбленным, а кто просто продуть пыль с собственных телес на берегах моря-океана, застряли, к своему огромному несчастью, в маленьком, захудалом и заброшенном городке где-то под Буэнос-Айресом, носящем названием Сан Рамона, находящемся вот уже несколько тягостных лет под гнетом власти религиозного фанатика и некогда бывшего местного падре, отца Игнасио. Опоздав на поезд своей жизни, им суждено отныне встретить свою смерть в мрачном зловещем отеле, куда они отправились на ночевку. Однако пустынность и брошенность отеля оказалась обманчивой, и психованный падре вместе со своими прислужниками-приспешниками решил не мудрствуя лукаво поскорее ввести девиц не только в курс общего благого дела по очищению от биомусора близлежащих окрестностей, но и множественные колюще-режущие предметы в их порочные тела, порвав как Тузик грелки все их дышащие сексом прелести.

Дебютный полный метр культового испанского режиссера Адриано Гарсия Боглиано, фильм «Комнаты для туристов» 2004 года в первую очередь примечателен не столько своим содержанием, сколь формой, которую можно назвать и сюрреалистической, и авангардистской, и гиперреалистической, и метафизической, причем ничто из вышеперечисленного не отражает в полной мере все стилистические особенности этого авторского кинотворения, благодаря обширному фестивальному успеху которого Боглиано сумел резко вырваться в авангард нового испанского хоррора наравне с Пако Пласа и Жауме Балагуэро в первой половине нулевых. Бесспорно, сюжет картины нельзя назвать по-настоящему нетривиальным; по сути перед нами выросшая на латиноамериканской почве вариация всем известного хичкоковского «Психо», утяжеленного для пущей эффектности мотивами всяких там «Поворотов не туда» и «Техасских резней бензопилой». С точки зрения выбранного Боглиано жанра, фильм «Комнатв для туристов» не представляет из себя ничего выдающегося, хотя и кустарным трэшем изрядно не попахивая на попутном ветру, несмотря, в общем-то, на очень скромный бюджет картины всего лишь в три тысячи зеленоглазых тугриков. Впрочем, Боглиано это птица совершенно иного полета и творческой мысли, чем некоторые ему подобные творцы миров мрака, и, если, допустим, почти за те же деньги суровый фриц Андрюша Шнаас снял мерзкую психопатию Карла Бреджера, отвайолентщитив по самое не балуйся всех зрителей, но при этом толковой режиссуры в «Беспределе» до сих обнаружено не было, то Боглиано, уложившись в ровные шпалы того же бюджета, сделал свою «Комнаты для туристов» истинным пиршеством для глаз и торжеством не только зла, но и стиля, который доминирует в картине буквально над всем, но в особенности над сюжетом, лишенном многословностей, условностей, умозрительностей и прочих вывихов, без зримого присутствия которых даже любой мало-мальски потенциальный фильм ужасов превращается в глубинное погружение в дебри экзистенциализма. Впрочем, не только его одного.

Зернистая пленка, шероховатый рисунок кадра, неторопливые монтажные склейки, нервный темпоритм камеры, беззвучная густая тьма, игра теней и света, визуально-отточенный перфекционизм, нагнетание напряжения от эпизода к эпизоду — «Комнаты для туристов» кажутся не просто набором визуальных заимствований синематеки раннего авангардизма, сюрреализма или импрессионизма, ибо очевидно, что Боглиано берет на свое эстетическое вооружение палитры Жана Виго, Жермена Дюлака, Дэвида Линча и Луиса Бунюэля, создавая при этом на холсте что-то сугубо свое, аутетичное его режиссерским представлениям о возможностях кинематографа как такового. Условно первая половина фильма — это тягучий кинематографический кошмар, в котором действуют алогично пятеро девушек, лишенных объективной положительности. Для Боглиано они в первую очередь обычные, ничем неприметные люди со своими комплексами, страхами, грешками и потрошками — не жертвы, обреченные сразу на смерть, не фатальные архетипы. За время длительной раскачки Адриан Гарсия Боглиано успевает создать полновесные портреты своих героинь, напитав их плотью и кровью, сделав объектами прямого зрительского сопереживания, даже если формально «Комнаты для туристов» слэшер из категории больших и малых типичностей. Однако мятущийся от собственной инфернальности, кипящий в своей зловещей черно-белой воплощенности, киноязык фильма, сотканный из метастаз многочисленных метафор, центральной из которых становится окружающая пустынная местность, в которой буквально сконцентрировано все безумие и одиночество человечества, говорит уже заранее зрителям, что хорошо вряд ли уже будет. Фильм, медленно раскачиваясь на протяжении почти часа, когда на экране не происходит ровным счетом ничего даже вызывающего интерес, постепенно превращается в фильм ужасов лишь в последние полчаса, когда место гнетущего приближения чего-то неизведанного, опасного, жестокого и дикого(нужное подчеркнуть) займет необузданная кровавая баня с весьма неочевидным финалом.

Вторая половина ленты полна катарсиса, упоения болью и страданиями, но при этом режиссер четко дает понять, что фильм его носит глубокий антиклерикальный характер, уравнивая слепую веру в Бога с тотальной психопатией, делая из добропорядочных святых отцов недостопочтенных святых подлецов, отринувших всех старинных мудрецов и бросившихся своевольно в омут насилия, развоплощающего в итоге их гуманную сущность. По Боглиано, если вера в божественное начало зашла слишком далеко, то ее рано или поздно будет ждать порочный дьяволический конец с внушительной необрезанностью. Бога легко заменить Сатаной, в особенности если считать, что оба в целом хороши. А значит сакральных жертв поначалу никак не избежать, но, чем их будет больше, тем очевиднее, сколь далеко все зашло.