Эротика во всех без исключения фильмах культового канадского режиссёра Дэвида Кроненберга лишена даже намека на чувственность; ей не место в этой анархистской и порнографистской авторской киновселенной «бунта плоти», который обычно всегда приводит на эшафот всех к нему так или иначе причастных, опосредованно или конкретно, не суть важно. Занимательный физиологизм, броский и бескомпромиссный натурализм, проявившиеся в творчестве режиссера в полную мощь своей очевидной значительной метафоричности в дебютных «Судорогах» 1975 года, тем не менее никогда не были тотальной заменой титульной авторской философии о единении Эроса и Танатоса на фоне серой окружающей действительности, которая, впрочем, через некоторое время будет разрушена окончательно и бесповоротно руками того в чьей власти всегда находится наше плотское, телесное, материальное, наша внешняя оболочка. Аффектация основного сюжетного повествования, доведение ключевых ситуаций практически до абсурда, поступательная, но оттого не менее ужасающая трансформация человека в нечто неподдающееся классификации для Кроненберга были лишь методами основного взаимодействия со зрителем; аппелируя к шоку и естественной реакции отвращения, в тех же «Судорогах» Кроненберг выстроил в сущности историю, где при всей непоказной аморальности, четкая мораль является самоопределяющей для понимания всего столь сочно демонстрируемого кроваво-сексуального кошмара, порожденного вследствие деструктивного прогресса, приводящего к регрессивной и трансгрессивной политике самоуничтожения отдельно взятой Кроненбергом для пристального изучения человеческой общины, замкнутой в пределах жилищного комплекса, усредненного более чем.

Поддавшись сексуальной свободе, герои «Судорог» начинают саморазоблачаться, являя внешнему миру свою истинную личину, уродливую в своей тошнотворной извращенности. Однако для такого внезапного пробуждения зверя роковых желаний необходим катализатор, коим и становятся мерзопакостные твари доктора Эмиля Хоббса, которого можно зарифмовать с Регланом из «Выводка», Максом Ренном из «Видеодрома», Сетом Брандлом из «Мухи», братьями Мэнтл из «Связанных насмерть» и Аллегрой Геллер из «Экзистенции», то есть теми знаковыми для Кроненберга героями, для которых плоть человека не более чем сырьевой материал и они её с успехом обесчеловечивают, теряя при этом и самих себя, становясь не меньшими порождениями своего искусственного претворения. Очевидно, что в «Судорогах» канадский мастер оживляет кошмары своих эротических фантазий вполне в духе фрейдизма и юнгианства, оживляет не столько ради их преодоления, сколь во имя их тотального укрупнения, расширения — после «Судорог» перверсии режиссерского сознания станут ещё мощнее.

Кроненберг в этой картине вымывает серной кислотой любые сущностные различия между людьми, межполовые и межвозрастные, межконфессиональные и межвидовые, многое, впрочем, оставив на периферии, вне рамок основного действия. Стираются до кости любые рамки и сдерживающие основы общественных норм, поскольку безграничное сексуальное желание овладевает всеми. Инцест, педофилия, массовые изнасилования, некрофилия, зоофилия — человеческое общежитие под давлением внешней силы разрушается, вседозволенность и тотальная свобода оборачиваются не спасительной революцией масс, но всеобщим уничтожением человеческого в человеке. Искусственное нечто выплевывает разум, казалось бы, нормальных людей, генерированная омерзительная плоть становится идеальной метафорой животного поведения, в основе которого не пьянительная свобода, а воплощенный кошмар быта, с ворвавшимся в него лавкрафтианским хаосом. Паразитарное существование обыкновенных и неприметных людей Дэвид Кроненберг в «Судорогах» рушит внедрением куда как более опасного паразита, имя которому отчужденность от морали и принципов; секс не становится смертью, но её он приближает с каждым новым первым поцелуем незнакомки, поцелуем у эшафота нового времени. Трах обнажает затаенный страх перед свободой воли, которой мало лишь обладать; с ней надо совладать, пока тело твоё не станет инкубатором для тварей, для которых нет человека, но есть лишь плоть и ничего больше.