Тощие ножки и не только или хочешь я буду твоим Маркизом

You have no choice

Когда наступает ночь. Когда выцветают краски. Когда мир становится из цветного — черно-белым. Когда ты закрываешь глаза. В пустых комнатах. Когда рядом никого нет. Когда ты фантазируешь ночью. Будто исчезая. Шорох гардин. Дыхание сквозняков. В вакууме одиночества. Когда тебя никто не видит. Понимая, что никто не узнает. О чем ты думаешь? Ты же знаешь, как это обычно бывает. Добрым быть очень просто. Нужно только себя заставить. Просто переломить. Сказать себе — теперь ты будешь любить другое. Теперь твое черное станет белым. Теперь твое «да» будет «нет». Лепестки твоего пламени покроются инеем. Или нет? Или презумпция свободы выбора станет отмычкой от твоих кандалов? Все коды совпадут и ты сорвешь джекпот, разрешив себе быть собой. Кто сказал, что темнота души так уж плоха? Разве не темнота скрывает недостатки? Разве не мрак скрадывает несовершенства? Набрасывает кружевную повязку на глаза, усиливая прочие рецепторы органов чувств? Дает волю фантазии. Так какого цвета твой черный?

Они такие разные. Эти девочки, которых выгнали из монастыря. Две сестры. Как сахар и перец. Как кокаин и детская присыпка. Как кровь и клюквенный сок. Настолько полярные, что Бог и Дьявол позавидовали бы такой разнице. Нефильтрованный сюрреализм перетекает в грязный реализм. Такие разные девочки. Такие разные пути.

Жюльетта. Ее сердце бьется в такт ударам хлыста. Маленький дьявол. Согласная на все для своего счастья. Для выплеска эндорфина совсем не страшно поступиться устоями и моралью. Устроиться в публичный дом. Не страшно поступиться человеческой жизнью. Особенно, когда она не твоя. Ее сердце бьется в такт предсмертным стонам своей в прошлом благосклонной хозяйки, которую она задушит. В такт экстатическим вскрикам своего богатого покровителя. Министра самого короля. В такт стуку ее каблуков, когда она строго и упрямо войдет в созданное ею самой «лучшее будущее».

Жюстина, являющая собой абсолют добродетели, от которой режет глаза, как от слишком яркого света. От которой кружится голова, как от слишком чистого воздуха. Которую не принимает мир, как инородное тело, незнакомый объект. Лишняя, ненужная деталь мирового конструктора. Идущая вспять шестеренка. Невинность и честь, вызывающая только брезгливость. Ты слишком чиста. До скрежета зубов. Слишком. Чересчур. Такие не нравятся в этом мире. Терпи мучения и унижения. Молись, куколка. Но почему же тебя не защитил Бог, которому ты так честно служила? Может он просто завидовал твоей проклятой чистоте?

Проза Де Сада, несмотря на всю ее претенциозность и манерность, вызывающая скорее улыбку, чем брезгливость от ощущения, что фантазия автора окончательно закальцинировалась и все его «дикие извращения» попросту могут быть только забавны от от своей нелепости, однообразности и односложности, была наполнена удивительной трогательной, наивной и какой-то абсолютно беззащитной, детской экспрессией. Но здесь нет ничего из этого. Нет ни художественого флирта, ни доли игривой фривольности, ни либертенской морали, такой наивной и забавной.

Фильм Хесуса Франко, в этом плане, можно назвать лишь только вариацией на тему. Манера подачи в традиционном стиле историко-авантюрно романтических фильмов 60-х, со всей соответственной бутафорией, в виде безупречно красивых женщин и мужчин, напыщенных пестрых одежд, кружевных панталонов и тугих корсетов, выжженых белых париков, неуместно обильных барочных элементов интерьера, сбивающей с ног патетики и экзальтации в речах героев. Где кровь на жертве похожа скорее на клубничный сироп для мороженного Hershey`s, и вызывает большее желание лизнуть героя, чем посочувствовать (или насладиться?) его страданиям. Где даже съемка в будто доведенных до апогея цветах, где краски настолько ярки, что кажутся выдуманными. Будто кто-то подкрутил усилитель контрастности до конца. Где действие происходит настолько стремительно и нелепо, где несостыковок до такой степени много, где несоответствие картинки на экране реалиям показываемого времени столь очевидно, что здесь этому бы позавидовал сам Донасьен Франсуа Альфонс, который не меньше любил путать факты и времена. И не спасли творение ни игра актеров, ни прекрасный Клаус Кински, в этот раз непривычно улыбчивый и «светлый», ни даже отсутствие конъюнктурно «угодной» концовки, как в оригинальном романе самого де Сада.

И во всем этом картонном, бутафорском, карикатурном «параде порока» с клубничным послевкусием, конечно, нет ничего от легендарного французского либертена, кроме желания режиссера блеснуть экранизацией «главного литературного хулигана». Лента не задает вопросов и не дает ответов. Здесь, конечно, нет ни пошлости, ни присущего де Саду абсурда, здесь нет провокаций и черной иронии, как в романе. Здесь нет ничего, кроме статичных двухмерных героев, похожих на бесчувственных кукол. От их страданий ты не чувствуешь ни жалости, ни наслаждения. Ты не выбираешь ничью сторону. Ни добра, ни зла. У тебя нет выбора. А должен был быть. И в том был единственный смысл.