Романтика — отзывы — стр. 226

Недавно посмотрев замечательную дораму "Противоположности притягиваются" решила глянуть еще что-нибудь в том же духе. В профайле актрисы, исполнявшей главную роль в в Love around наткнулась на "Королеву", описание заинтересовало и решила посмотреть. В итоге не разочаровалась.

По описанию ожидала романтическую комедию, но история оказалось весьма драматичной, хоть и насквозь вторичной - этакая Золушка наоборот. Очень понравилась главная героиня - Ли Чу Ман - умная и красивая девушка с неунывающим характером с огромным оптимизмом взирающая на жизнь. Несмотря на то, что она меркантильна и лжива, тем не менее с высокими моральными качествами. Хоть по ней и не скажешь, но эта девушка способна пойти на все ради дорогих ей людей, которыми стали жители рынка Чао Нань, куда она переселилась после огромного скандала с бывшим "женихом". Несмотря на это, эта девушка никогда не упустит шанс добиться своей цели. Вот только после встречи с бедным, но талантливым, музыкантом Цай Дзя Хао ее цели понемногу меняются - если раньше Чу Ман искала сытую жизнь и деньги, то встретив его ее планка повышается - теперь она ищет счастья, а все остальное приложится.

Цай Дзя Хао или Джастин. Ванесс Ву совершенно не в моем вкусе, но надо признать качество игры у него на уровне, хотя он прежде всего скорее певец, чем актер. Может поэтому мне его герой не особо понравился – первую половину сериала парня жаль за его безответную любовь к Ли Чу Манн и его попытки завоевать девушку (что кстати ему удается), вторую половину дорамы его хочется прибить за те страдания, что он причиняет не только Чу Ман, но и его лучшей подруге И Сянь. Из-за его постоянных перепадов настроения, нерешительности, ревности и отсюда вытекающих глупых поступков хочется просто взвыть. Парень до безумия любит Чу Ман, но до последнего пытается это отрицать, пропуская мимо ушей все ее признания, не замечая на какие жертвы она идет ради него, а когда девушка наконец образумилась и поняла, что такой глупец не стоит ее и нашла свое весьма своеобразное, но все же счастье, решает не отпускать ее. Единственное верное решение с его стороны за всю дораму, потому что такая девушка как Чу Ман в жизни может появиться только один раз.

Второстепенные герои также хороши, особенно мне понравились президент Гэн и миллионер Ян Кай Мин. Если первый добрый волшебник, то второй просто дьявол во плоти. Ян Кай Мин еще один бывший главной героини, искренне (что удивительно) полюбивший ее и второй после Джастина, кто высоко оценил ее. Он был готов положить к ее ногам весь мир и оттого, наверное, возненавидевший и растоптавший девушку после того, как Чу Ман предпочла ему другого. Забавно, но даже спустя два года после ее предательства и находясь в счастливом вроде бы браке он все еще любит ее.

Сериал скорее на любителя, чем на массового зрителя.

Честно признаюсь, что корейскую версию не смотрела, бросила после второй серии, так как жутко не понравилась главная героиня: ни ума, ни красоты, компенсирующей недостаток ума, ни артистизма я в ней не увидела. Корейские "ангелы" хоть и были прекрасны, но если мне не понравился(ась) главный(ая) герой(иня), то смотреть дальше я не буду. Очень раздражало то, что Ко Ми Нам, играя роль парня, даже грудь перетянуть не удосужилась. В общем не пошли у меня корейские "ангелы", а потому я с таким нетерпением ждала японскую версию и надеялась, что уж японцы сделают как надо. И мои ожидания почти оправдались.
Главная героиня - Мио - выгодно выделялась на фоне всех остальных дорамных героинь того сезона(Хана Кими, Оуран) тем, что, даже выдавая себя за парня, она не забывает, а иногда и подчеркивает перед объектом своих симпатий свою женственность, уже этим она меня порадовала. К тому же девушка очень красива, искренна, пусть немного наивна, но совсем не дура. И грудь она утянуть не забыла, в отличие от кореянки. И плачет в тех местах, где это действительно уместно. В общем если раньше я думала, что место идеальной дорамной героини, для меня по крайней мере, принадлежало Ашие Мизуки, то теперь это мнение явно изменилось. Короче, Мио прекрасна.
Рен, еще один главный герой, лидер "Ангелов". Поначалу производит впечатление агрессивного, наглого, плохо воспитанного мальчишки, но далее выясняется, что это далеко не так. Он по-своему мил, заботлив и очень раним, постоянно попадает в глупые ситуации и очень неуверен в себе, хоть это и незаметно. Возможно это и заметил Президент, когда говорил о том, чего Рену не хватает для достижения статуса звезды. Однако после встречи с Мио он заметно меняется: ее любовь и теплота согревает его замерзшее сердце и дарит уверенность, которой ему так не хватало.
Шу, второй участник группы. Как и полагает в дорамах - полная противоположность Рену: вежливый, заботливый и пожалуй все на этом. Большего сказать не могу, потому как не зацепил меня его герой, хотя...сцены, где он выходит из себя довольно-таки классные, показывают, что он все-таки живой человек со своими эмоциями и чувствами, а не робот с заложенной одной программой.
Юки, третий "ангел". Воплощенный кавай, что бы там ни говорили про его зубы. По-мне так с такими зубами даже лучше, наглядно показывается, что внешность не главное, лишь бы человек был хороший. А Юки очень хороший, в трудные времена он сможет развеселить и поддержать, успокоить расшатанные нервы. Действительно хороший друг, он прежде всего думает о других, скрывая свою боль и выражая ее лишь тогда, когда никто ее не сможет увидеть(секретный автобус). Это мой самый любимый персонаж сериала. Следует похвалить Yaotome Hikaru за такую хорошую игру, довольно неожиданный скачок от роли беспринципного, наглого, не обремененного какой-либо моралью плохого парня Кумакири Масару из "Орфа" к мягкому и доброму Хонго Юки. Отлично!
Сериал отличный, японцы действительно постарались, к просмотру не обязателен, но рекомендую.

Вероятно, так было изначально предначертано в судьбе выдающегося современного иранского режиссёра Мохсена Махмальбафа: быть поэтом и изгнанником. Искушающий блестящей, утонченной поэтичностью своего киноязыка, практически полностью избегая излишних религиозных витийствований в своём изощрённо-изысканном кинематографе, наследующем притчевые традиции Тенгиза Абуладзе, Александра Довженко, Сергея Параджанова и Сатьяджита Рэя, Махмальбаф прошёл неожиданный путь от 'дитя революции' до главного её врага, первым среди равных в теократической системе аятолловского Ирана разделив участь запрещенного художника. Лишь после были и Джафар Панахи, и Аббас Киаростами, и Бахман Гобади, в той или иной степени заметно зависимые от кинематографических поисков самого Махмальбафа. При этом в авторской системе творческих координат исламская мораль со множеством ограничений органично сосуществовала с поступательным и неизбежным для режиссёра вниманием к очевидным проблемам малых народов Ирана и вообще - маленького человека как такового, душа которого является целой непознанной вселенной.
Фильм 'Габбех' 1996 года в карьере иранского изгнанника знаменует собой начало новой авторской трилогии, посвященной как раз жизни малых народностей, населяющих юго-восточный Иран. Причем Махмальбаф каждую из частей трилогии жанрово и стилистически размежевал: 'Габбех' - это торжество кристальной кинопоэтики, горный хрусталь сочной образности, метафорический гипертекст, живой и яркий; 'Тишина' это скупая на выразительные киноязыковые средства музыкальная элегия, притча об отчаянии и душевной тишине, тогда как 'Садовник' является проницательным, не лишенным юмора документальным исследованием вопросов диалектики бахаизма. На первый взгляд кажется, что 'Габбех' будто полемизирует с предыдущей авторской 'трилогией любви', попутно опираясь на поэтичную визуальную структуру, позаимствованную из 'Времени любви', однако художественная панорама 'Габбех' намного глобальнее.
Кинолента начинает своё повествование с истории пожилой пары, что пришла омыть речной водой персидский ковёр неимоверной красоты. И дабы разнообразить рутинный процесс омовения, во время которого удушливая серая и чёрная пыль растворяется в прозрачном серебре реки, мать-старуха рассказывает историю роковой любви юной девушки из кочевого племени. Мохсен Махмальбаф не жалеет красок для этой определяющей всю философию ленты истории. Яшмовые, охровые, рубиновые, изумрудные, золоченые нити искусно прошивают не только ковер, что запечатлел всю историю от начала до конца, но и шелковое полотно самого фильма. Некая сказительность и ирреальность, доминирующая в чрезвычайно лапидарном, но насыщенном сюжетными поворотами нарративе, постепенно обретает черты более конкретные: Махмальбаф путём изьяснения вокабуляром по восточному роскошной образности говорит не только о любви как вечном испытании, о любви как жертовном алтаре, где сгорают души и сердца юных возлюбленных. Любовь здесь лишь малая часть глобального понимания режиссером окружающего его мира; Мохсен Махмальбаф, как главный представитель 'иранской новой волны' является синефилом, буквально принявшем магию кино, эстетику чистого кинематографа. Потому 'Габбех' не ограничивается лишь только педалированием любовной лирики, хотя сама по себе мелодраматическая линия в полифоничном сюжете картины воспринимается и автономно, как зрелое авторское размышление об истинной природе чувств, их зарождения и выстрадании; общественное, социальное в картине тесно спаяно с истинными целями искусства, узор на ковре рифмуется с узорами нарратива, создавая цельное полотно, типологический logos подменяется метафизическим facies, а история одной любви, одной девушки, одного ковра становится историей одного кочевого народа, что вечно шёл за багрянцем заката, но так по сути своей приюта не обрёл, уюта не нашёл.
Режиссерские переходы от личного к глобальному лишены резкости монтажных склеек, а ощущение некоей недосказанности даже в финале лишь подводит к мысли о цикличности всего в нашей жизни. От юности до зрелости, от молодости до старости, окрашенное сиренью утро прощается, чтобы наступил солнечный и жаркий день, на смену которому придёт невесомый вечер в полутонах дыма от костров, которые запылают оранжевыми факелами поздней звездной ночью, и будет соткан новый ковёр - наблюдая за этой неизбежностью жизни и смерти, за этим вечным процессом смены лиц и эпох, Махмальбаф в итоге в 'Габбех' говорит о бессмертии человеческих чувств, что сподвигают на созидание, а любое искусство, рожденное в любви, выпестованное в ступе ускользающего времени, по определению вечно

1959 год для зарождавшейся Французской Новой волны был по-настоящему знаменателен двумя дебютами: Жан-Люка Годара, "На последнем дыхании" которого говорил о всякой невозможности жить, любить, творить, попутно сжигая до пепла, вытравливая щёлочью операторского хаоса привычный кинослог, даже память о нём; и Алена Рене, чья "Хиросима, моя любовь", едва ли не радикальнее видоизменяя закосневший и академичный киноязык, ту же тему невозможности жизни и любви(впрочем, герои Рене отнюдь не бунтари и не мытари собственного же бытия) поместила в прямой исторический контекст, в саму гущу реальности ядерной атаки на Хиросиму. Причём более чем очевидно, что фильм этот плод не только Французской Новой волны; поэтическая и историческая рефлексия дихотомии Рене-Дюрас оказывается в тотальной аддикции от дихотомии Синдо-Масумура.
"Двадцатичетырехчасовой роман" - таково дополнительное название этой ленты, снятой по сценарию Маргерит Дюрас, для литературного и кинематического искусства которой тема забвения /незабвения и неотрицания является главенствующей. Практически номинальный сюжет фильма облачается в меланхоличный метанарратив, напоенный горьким нектаром политики, поэтики, патетики, а множественные воспоминания героев ленты становятся и зрительскими в том числе; сюжет концентрируется в герметичных пространствах, весь киноязыковой функционал не столько техничен, сколь музыкален. В мажоре, а не в миноре. Математически отмеряя каждый кадр, Рене работает пристрастно, уделяя внимание даже мелким деталям, неброским на первый взгляд фразам - в ленте все важно, совокупность идей, мыслей и киноязыковой полифонии. Камера Мичио Такахаси и Саши Вьерни в "Хиросиме..." не объект, а субъект кинематографического пространства, третий герой, что неотступно следует за персонажами; она не наблюдатель, не созерцатель, но исповедник в этой оптимистической трагедии из тех, где пыль веков и быль времён идут сцепившись рукавами...
"Хиросима, моя любовь" - это концентрированный сгусток жизни того что есть и было, не того что могло бы быть или вовсе не было, не сна и яви, несостоявшихся реинкарнаций, роковых прокрастинаций и невоплощенных трансформаций, как "В прошлом году в Мариенбаде". Впрочем, основной лейтмотив всей дилогии, что искусно взаимодополняет и взаимообьединяет друг друга, синонимичен: обреченная, невозможная любовь, которая чересчур коротка и слишком тяжка, чтобы быть даром; это чувство, родившееся в купели невыносимой боли, существует не благодаря, а вопреки. Это не любовь-преступление, как у Маля в "Лифте на эшафот" и не любовь-искажение, как у Годара. Для героев "Хиросимы..." любовь - это искушение и изнурение, исступление и исцеление, тогда как вся жизнь потом - вечное искупление и вечное же возвращение, а смерть, пожалуй что само избавление от этих неисходящих мук, этой пытки томительными воспоминаниями на залитых ливнем солнечных лучей улицах Хиросимы. Нет, не надо забывать, надо помнить что тогда здесь случилось, потому как беспечное забытье равносильно смерти, равносильно тотальной утрате своей идентификации. Для героя Эйдзи Окада спасительное беспамятство будет значить предательство своих близких, тогда как для его возлюбленной война как напоминание о грехе, это её клеймо, печать, её проклятие.
Для режиссёра, снявшего антифашистский памфлет "Ночь и туман" память и время стали краеугольными камнями в фундаменте всего его кино-, и мифотворчества. Но при этом, в отличии от короткометражных документальных опытов Рене и некоторых его поздних работ в "Хиросиме..." мысль политическая и социальная идет скорее фоном, как необходимое метатекстуальное и концептуальное дополнение к истории внутренней борьбы прошлого с настоящим. Но при этом параллельномонтажные вставки кадров последствий Хиросимы, играющие на резчайшем и жутчайшем контрасте личного и исторического, одной любви и большого горя, нужны режиссёру дабы показать тот вселенский неизбывный ужас войны, что нельзя забывать. Если безымянные, сугубо абстрактные герои "Мариенбада" терзались неисполнимостью вспомнить то, что было не так давно, то Актриса и Архитектор (концепты человека созидающего) мучаются в экзистенциальных и имманентных конвульсиях невозможности забыть, избыть из самое себя то прошлое, что в настоящем служит им укором и приговором на вечность. Неслучайно Рене будто уравнивает героев в их тягостном существовании, ад немецкой оккупации, в которой героиня Эммануэль Рива была дамой гарнитурной, её плоть покупали и продавали, оккупировали ее так же, как землю, зарифмовывается с адом Хиросимы.
Для Рене, между тем, деяния демократической империи США в Японии и немецкой бешеной овчарки, остервенело обгладывающей кости Европы, через призму судьбы героев ленты оказываются одинаково деструктивными, отбирающими жизнь, счастье, все что делает человека не бледной тенью самого себя. Да и кажется, что нет случайности в том, что Ален Рене и Маргерит Дюрас сделали свою героиню именно актрисой, не синефильства ради, но ради возможности для нее бежать в мир химер, играть несуществующих людей, чтобы потом лишь единожды разоблачиться. Рене наделяет своих персонажей внятной предысторией, лишает их маскировочной и маркировочной сути.
Хиросима - Невер. Еще одна рифма в контексте фильма. Японский город, где произрос ядовитый ядерный гриб, город-могила и град-феникс, простивший своих палачей - и город французский, в свое время атакованный самими же союзниками, город-храм, город-ристалище, город-святилище. Невер что так созвучно Пустоте, Ничто - оттого в героях ленты столь много очевидной свободы. Ничто - это прошлое героев ленты, а бытие hoc est quod, именуемое чистым - оно и есть само их настоящее. В триединстве Прошлое-Настоящее-Будущее именно последнее режиссером непрояснено, поскольку оно еще не сотворено для героев фильма. И непостижимая память их, её острые осколки, как у Жорж Рибемона-Дессеня, "Перелетают с пальца на палец, И на кончике каждого пальца Зеленая ящерка будущего Пожирает мушек сердца".

Типичная ситуация, когда два друга хотят разного. Один ищет любовь всей своей жизни, другой думает только об удовольствии.
Два лучших друга, которые слишком хорошо знают как сильные, так и слабые стороны друг друга.
Милашка Харди. Уже ради него — можно смотреть.
Два таких разных мужчины. Такой разный подход к ухаживанию и завоеванию женщин.
Выдержит ли дружба? На что вы готовы, если вам действительно понравилась женщина?!
Забавные диалоги.
Драки. Погони. Все таки не стоит забывать, что фильм про секретных агентов.
Подстава лучшего друга, когда все средства хороши.
Забавный монолог героини, которая так взбешена правдой...забыв на минутку, что крутила с двумя сразу. Вот всегда мы так, девочки!
В принципе, предсказуемый конец.
Но хороший фильм для неспешного домашнего просмотра.

Минимум диалогов, тесное переплетение двух миров - человеческого с "очень человеческими" желаниями и мира надчеловеческого, с шаманскими инициациями и общением с духами. Название говорящее - натянуты нити между жизнью и смертью, между старостью и молодостью, желанием и чувством долга, между миром духов и миром людей. Вытянута в струнку любовь, но если к ней правильно и нежно прикасаться, то натянутость породит музыку, а не смертельный выстрел. Ким Ки Дук замечательно умеет рассказывать притчи. А притчи, как анекдоты, разжёвывать нельзя. Каждый должен искать смысл сам между образами и молчанием. Один из лучших фильмов Ким Ки Дука