Отзывы на фильмы Ханны Лидер

«Любовь одна, но подделок под нее — тысячи».
Франсуа Ларошфуко

Есть на свете люди, от которых нужно бежать как можно дальше. Они с легкостью заводят друзей, притягивают, очаровывают и не отпускают. Играючи разрушают чужие жизни и, как паразиты, высасывают соки из всех, кто находится рядом с ними. Этакие венернины мухоловки.

Думаю, что поэт Дилан Томас именно из их числа. Он празден, он любит искусство, у него есть жена, которой он пишет стихи. Рядом с ним подруга детства Вера Филипс, с которой он когда-то в юношестве провел ночь. Он, не стесняясь, флиртует с ней на глазах у жены, да и сама Вера все ещё испытывает к нему весьма теплые чувства. Но вскоре появляется новый герой — Уильям Киллик. Он влюбляется в Веру, женится на ней и уходит на фронт. Действие происходит во время Второй Мировой Войны.

Очень интересно наблюдать за развитием характеров героев. Вера в исполнении Киры Найтли получилась довольно интересной. Очень часто трудно отличить настоящую любовь от влюбленности, а влюбленность от приятных воспоминаний по прошлому. В данном случае катаклизмом к разделению этих чувств выступает война. Вдали от Уильяма, переживая его судьбы, ухаживая за его ребенком, Вера осознает свои чувства к мужу. Но, чтобы окончательно разорвать связь с прошлым, людям часто нужен определенный фактор, помогающий поставить точку: для кого-то это случайная встреча с бывшим возлюбленным, для кого-то нечто большее.

Жена Дилана, Кэтрин (в её роли Сиенна Миллер), становится лучшей подругой Веры. Она ревнует мужа к Вере, ревнует к тем, с кем он ей изменяет, мстит, сама изменяя с ничего не значащими для неё мужчинами. Кэтрин любит мужа, но их брак убивает её. Это шикарная, красивая, сильная женщина, усыхающая раньше времени, живя с человеком, который думает лишь о себе.

Дуэт Миллер и Найтли выше всяких похвал. Их диалоги, их дурачества заставляют и улыбаться, и сопереживать.

Но больше всех порадовал Киллиан Мёрфи в роли Уильямя Киллика. Ему веришь от и до. Такое ощущение, что актер не просто играет роль, а проживает жизнь вместе с героем. Уильям противопоставлен Дилану: это военный, который переживает трагедию на войне, настоящий мужчина. Он, в противовес Томасу, который любит в Вере образ пятнадцатилетней девушки, любит Веру настоящую. И между ними зарождаются чувства реальные, а не надуманные. Конечно, некоторые его поступки не могут вызвать одобрения, но их легко понять, принять и простить. Уильям ревнует жену к Дилану, и обоснованно, но ревность — плохое чувство, толкающее на необдуманные поступки. В фильме очень хорошо показан момент разглагольствующих уродов. И как же прекрасно, что решения выносит суд присяжных!

Снят фильм очень хорошо: красивая картинка (декорации выше всяких похвал), отличные ракурсы и очень поэтичные, нежные постельные сцены. Стоит также отметить великолепного композитора Анджело Бадалменти: любой фильм, в котором он принимал участие, заслуживает внимание.

Эта история должна была закончиться хорошо. И чтобы это произошло, Вере нужно было освободиться от ловушки Дилана. Благодаря Уильяму ей это удастся. А вот для Кэтрин выхода нет. The Edge of Love вышел интересным, красивым и увлекательным. Я действительно сопереживала героям, наслаждалась диалогами, картинкой и музыкой. Фильм стоит того, чтобы пересмотреть его ещё раз. Рекомендую.

Dr. Aeditumus. Spider Кроненберга.

Есть фильмы, в атмосферу и действие которых погружаешься глазами, другие требуют подключения интеллекта, восприятие третьих большей частью своего потока проходит через сердце. Так или иначе, происходящее на экране предполагает соучастия, сопереживания, со-осмысления. Словом, эмпатии и рефлексии.
О чём фильм «Паук»? О трагедии, которая произошла с мальчиком в детстве? Пожалуй, но это всего лишь часть фабулы. О социальных недугах, которые порождают «мертвые» души? Тоже как фон сюжета. Исследование психики, утратив-шей адекватную связь с мiром? Скорее, наблюдение, подглядывание. Кто же главный герой кинокартины Мастера экранизации наркотрипов, параноидальных галлюцинаций и прочих психоделических путешествий ума и сознания в химически изменённом или психопатологическом состоянии? Этот герой – ПАМЯТЬ, ипостазировавшаяся в Деннисе Клеге, главном персонаже фильма, в качестве темной духовной сущности, Паука, узурпировавшего волю своего хозяина, подчинившего его разум, манипулирующего его действиями.
Паук тянет шелковую нить, уловляет опрометчивое насекомое в свои ласковые сети, заплетает его в тугой кокон нежности клейких волокон, отравляет его мозг морфием сонных грёз, парализует его мышцы негой впрыснутого яда, высасывает из блаженного безволия закланной жертвы жизнь и выбрасывает мерзость запустения мертвой оболочки вон из чистой геометрической рациональности серебряных хитросплетений своего смертоносного царства.
Этот Паук – Память, удерживающая живой Ум в эмоциональном плену чистого, виртуального трансцендента. Обманутый Разум там Бог, творец и создатель, судья и палач, благодетель, возлюбленный, любовник – Тот, Кем быть пожелает. Память – это не только хранилище пассивных воспоминаний. Это склад строи-тельного материала активной силы Воображения, прораба страстей и фрустрированных желаний. Память зафиксировала детскую психику персонажа на эмоциональном переживании то ли реального, то ли вымышленного трагическом события. Личность Денниса остановилась в развитии, распятая паутиной вины и страха, повисла во внутреннем вакууме на липких нитях тоски и отчаяния. Персонификация Памяти, присвоившая его детское прозвище и означенный им образ (Spider), поглотила немощный и беззащитный росток юной души, детерминированной жесткими условностями инфантильного социума, отраженного в зеркале семьи. Внешняя экзистенция отнюдь не предлагала разуму Денниса хоть каких-нибудь положительных мотиваций для экстериоризации его личностного потенциала, а внутренние интенции не могли за отсутствием духовного опыта в познании Истины направить векторы его жизненных движений к Тихому Свету Абсолютного Духа. Охваченный безысходностью в открывшемся ему ужасе бытия разум ребёнка замкнулся во мраке собственного внутреннего космоса, испорченного деструктивными привнесениями порочной экзистенции и неизбежными негативными влияниями падших духов.
И вот, мы полтора часа созерцаем клиническую картину шизофрении, в виртуозном исполнении Ralph'a Fiennes'a, технически безупречно запечатлённую на целлулоид под руководством бывшего узника алкалоидов Дэвида Кроненберга.
* * *
О смертельной опасности виртуальных игр с Памятью нас предупреждал ещё Мопассан в своем рассказе «Самоубийцы». Доведенный до ледяного отчаяния чтением своей случайно найденной в старых вещах переписки, субъект суицида на пороге меона взывает к остающимся на перроне Вечности соплеменникам: «Никогда не перечитывайте старых писем…», ибо Недремлющий Паук Memoria затянет вас в смертельное кружево памяти и её соблазнов, развешанных сочными гроздями по всей её бесконечной паутине.
* * *
Не всякий Тесей (сие речь имеющий божественное происхождение Разум) в силах выбраться из этого лабиринта Минотавра, чья мать (Пасифая, светящаяся) – страстная до противоестественных влечений похоть, а отец – сама Плоть (Бык). Тесей – Ум в модусе божественной чистоты, Ум не нуждающийся в памяти по причине своего всеведения, везде- и всегда- присутствия, запредельности, чуждой пространственно-временных ограничений. Минотавр – Разум в состоянии отягощения дебелой плотью, растлеваемой падением в грех. Минотавр помещён в лабиринт памяти и интеллекта, превышающий границы его собственной телесности. Тесей нисходит в глубины естества, чтобы разрешиться от привнесённого грехом звериного обличья, победить в себе животную страсть (Быка) и обрести духовную свободу для всего естественного состава своего ипостасного существа. Исход из бездны вещественности он совершает, руководствуясь нитью Ариадны, единоутробной и противоположной ему по сущности сестры Зверя (Минотавра), всажденной Создателем сущих в наше естество Добродетели, привлекающей на лелеющих Её совершенство помощь божественной благодати. Тесей и Минотавр – это Человек в двух модальностях своей природы. Тесей – Человек духовный, Ум просвещаемый Истиной и питаемый небесным (ангельским) хлебом божественных созерцаний, Минотавр – человек плотской, разум, отпавший от своего Истока, ниспавший во тьму телесных страстей и блуждающий в лабиринте понятий вещественных и памяти о делах тленной плоти.
Впрочем, мы увлеклись и потеряли Денниса вкупе с Дэвидом. Начав плясать от печки, добрались до Олимпа, Крита и эллинского баснословия. Но чем хорош миф, так это тем, что в его матрицу можно запихать букет любых философских и теологических бредней, перевязав охапку экзотических соцветий ленточкой какой-нибудь наукообразной концепции антропологического или космологического замеса. И пусть досужие оппоненты рискнут нас опровергнуть. Мы подтянем ещё целую толпу апологетов всех возможных мiровоззрений, и будем путать критиков, отвечая на их нападки языками, неведомых им религиозно-культурных парадигм, сплетая бич мысли в труднодоступных для современного разума дискурсах давно почивших мистагогов. Бла-бла-бла…
Итак, к чему мы вели наши туманные речи? Да вот к чему: разве вы не приметили, что вольготно угнездившийся и беспрепятственно разгуливающий в голове Денниса Паук его материализовавшейся Памяти есть ни кто иной, как фланирующий по Невскому Нос! А шедевр Кроненберга весьма смахивает на вполне себе фрейдистскую адаптацию (обновление) Гоголя (это кость критикам: фас, ребята!), типа недавнего голливудского «Двойника», осовремененного, или даже овневремененного, стильно выведенного (в духе «Бразилии» Терри Гиллиама) из конкретных исторических реалий Джесси Айзенбергом при трогательном участии Мии Васиковской резидента нашего «не приведи Господи» (Ф. М.). Двойнику, кстати, респект. Пауку, конечно, тоже, однако…
Однако, при всём уважении к мастерству экранных и заэкранных (beyond) создателей фильма, его патологическая атмосфера такова, что мне раза три приходилось прерываться, переключаясь на что-то более здоровое и конструктивное (щей похлебать или освежить мозг DeathMetal'ом), и для продолжения просмотра я вынужден был применять к себе всевозможные меры убеждения и даже принуждения. Впрочем, я всё равно был в безвыходном положении. Как фанат Кроненберга я просто обязан был закинуть эту киноленту в свою копилку просмотренных и усвоенных работ Мэтра психоделики.
Мескалиновым Психонавтам слава!
P.S. У меня есть формула-императив: Всё помнить, ничего не вспоминать!
Её смысл в том, что практически вся наша деятельность, так или иначе, сопряжена с грехом (своим, чужим, праотца Адама, «грехом мiра», пребывающего под властью лукавого мiродержца, князя тьмы века сего и проч.). А большая часть наших эмоций апеллирует к страстям и страстным состояниям, также коррелирующим с нашей генетической греховностью. Переживаемые в воспоминаниях эмоции тревожат дремлющие под контролем разума страсти. Это опасное баловство, ибо ветры памяти весьма удобно раздувают покрытые пеплом времени угли тлеющих в душе страстей, оставленные греховными делами тела порченой плоти и прегрешениями гордого ума.
Поэтому моя формула по смыслу тождественна народной мудрости: Не тронь г..., оно и не воняет. Подобно тому, как формула Билли Оккама: Не изобретай сущности сверх необходимости, – имеет демократический, с расширением до энергетических проявлений сущности, эквивалент «Не чеши там, где не чешется».
21ч00м, 22.03.2017, Н. Н.

«Игры дьявола» 2007 года, последний фильм знаменитого американского режиссёра Сидни Люмета, в своей откровенно залихватской экспозиции, практически без предварительной нюансировки, взводят триггер основного драматургического конфликта ленты, который в дальнейшем летально срикошетит в ювелирном магазине, пустив под откос и без того неидеальный мирок всех без исключения героев. Асексуальная, вощенная своей бесстрастностью, безэмоциональностью, механистичностью эротическая сцена будет лишь префиксом в глаголе следующего эпизода — диалога, полного упрёков и взаимного унижения. Высказанные вслух мечты о лучшей, лёгкой жизни, неудовлетворенность текущим положением в обществе, алчное желание получить больше, чем реально заслужил по делам своим, отыграть неудачную партию в покер заново — кажется, что Люмет в этой сцене все сведет к тривиально-нуаровому «во всем виновата женщина», не будь «Игры дьявола» не просто упражнением в криминальной драматургии, но тщательным исследованием людской психологии периода её тотального распада на примере отдельно взятой семьи, где все меж собой повязаны узами греха, недоверия, недолюбленности, невысказанной до поры взаимной ненависти.

Довольно легко увидеть в фильме Люмета вариации на темы Коэнов или Тарантино; как раз вычурный постмодернизм в «Играх дьяволом» завуалирован вовсе. Люмет работает предельно академично, но и без явного нажима на большой стиль, оттого душная природа длинных планов и концентрированная статика служат в качестве основного дополнения к стержневой, инфернальной проблематике фильма, не лишенного некоторых социальных выпадов в сторону условного миддла. Камера постоянно замыкает героев в замкнутых пространствах, яркий свет практически не проникает в безнадежные, тусклые кадры ленты, ракурсы предельно заострены — вот она экзистенциальная ловушка, ад, сперва явившийся как рутина, тоскливая обыденность, а потом переросший в тотальное внутрисемейное насилие. Даже операторские изыски Рона Фортунато сводятся преимущественно к бесстрастной фиксации происходящего, в фильме, преисполненном тягостной анемией, мучительной тоской и потускневшей палитрой красок, камера словами самого же Люмета и рассказывает историю, и создаёт уродство как на внешнем, так и на внутренних уровнях, выхватывает главное из вереницы эпизодов и останавливает время, чтобы резко взорвать меланхоличный нарратив жесткими сценами.

Тем очевиднее становится, что Люмет, разрезая полотно картины на лоскуты хронотопических флэшбеков с эффектом тройственного взгляда на одни и те же события, опирался на Акиру Куросаву и его «Расёмон»(ирония судьбы, учитывая, что в далёком 1960 году Люмет снял для ТВ свою версию рассказа Рюноске Акутагавы, практически так же сместив основные авторские акценты), тем более поиск истины и попытка гуманизма Люметом разыграны тоже, но с минорной тональностью — столь неизбежен авторский смертный приговор современному обществу. Причём все три центральных героя — Энди, Хэнк и их отец — лишь единожды встречаются вместе, в сцене похорон, где будет иметь место ключевой разговор, или точнее, его попытка, между Энди и отцом, завершающаяся истерикой первого после. Корень всех зол, зародыш всего ада лежит в этом неоконченном диалоге: нет родства по сути, привычный конфликт благородных отцов и неблагодарных детей обрастает некоммуникабельностью, неприятием друг друга, враждебностью и чужеродностью при том, что и отец сам далек от идеала — его дети расплачиваются за его прошлое, которое он давно как забыл и избыл из самого себя. И эта невозможность разговора присутствует в картине постоянно: Хэнк мямлит перед бывшей женой, Энди боится вообще любой откровенности в свой адрес — он, будто чеховский Человек в футляре, живет собственным эгоцентризмом — тем приметнее убранство его квартиры. Мрак, неухоженность, безжизненность — таков и он сам, фрустрирующий кокаинистические видения, убегавший в мир галлюцинаторности, но не избежавший ничего из предписанного.

Не впервой внеся коррективы в первоначальный сценарный чертёж, Люмет, помимо создания большей концентрации драматургии, избежал фактора всякой несчастливой случайности в жизни героев. Бытовая рефлексия постепенно перерастает в нагромождение одной неизбежности на другую, ведя к очевидной трагедийности финала. Рок, фатум, судьба — как ни назови -, но всеми поступками героев, сколь безумно отчаянными и невероятно жестокими они не были, руководит осмысленное осознание содеянного. Закономерность их невыносимого бытия извилистыми тропами ведёт на эшафот, а ад зияет кровоточащими ранами и неупокоенными могилами. И, прежде чем дьявол узнаёт о твоей смерти, ад наступит уже в душе окончательно, вырвавшись наружу реками крови и слёз.